Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма 7-8) [«Мария», Мария… + Ничего святого]
Здесь в толстой коже кашалота явно было слабое место, но как в него вгрызться?
Теофельс бился над этой головоломкой вторую неделю. Принюхивался, присматривался, прислушивался. По сотому разу изучал собранную информацию, добывал новую. Утратил сон и аппетит. Ждал наития.
Специалисты из «Морской группы» дали экспертное заключение: взрыв нужно произвести в двух ключевых точках: на паровой магистрали и в крюйткамере одной из орудийных башен главного калибра. Готовы прелестные миниатюрные детонаторы в виде латунных трубочек — такую можно спрятать где угодно: хоть в головном уборе, хоть, пардон, в заднице. На этом работа художников взрывного искусства, собственно, закончилась. Дальнейшее зависело только от Зеппа.
Как диверсант проникнет в паротурбинный отсек и тем более в пороховой погреб, куда не то что посторонних, но и своих-то допускают только в особых случаях и, разумеется, под строгим контролем?
Времени вербовать кого-то из экипажа нет. Опять же рискованно — ошибешься в человеке, вся операция провалится.
Зепп с завистью думал о коллегах, готовивших предыдущие взрывы. Милое дело — работать не спеша, обстоятельно.
Подробностей акции с британским «Булварком» Зепп, конечно, не знал, но легко мог предположить, каков был хореографический рисунок этого танца. Англия — страна этикета, корпоративного духа. Если два джентльмена состоят в одном клубе, или учились в одной закрытой школе, или, God damn it, гоняли вместе по полям несчастную лисицу, разве могут у них быть секреты друг от друга?
Еще проще в Италии. Сходили пару раз в bordello, к одной и той же красотке, чтобы стать, как у них это называется, fratelli di letto[5]. Попели хором «Санта Лючию» — è cosa fatta[6]. Приходи в гости на корабль хоть с чемоданом, оставайся ночевать…
Брюзгливые фантазии навевались завистью и бессонницей. В Британии и в Италии майор никогда не работал. Однако ход мысли был верный.
Всюду есть свои национальные особенности, своя экзотика. Их и следовало использовать.
Вот что такое Россия с точки зрения охраны секретных сведений?
С одной стороны, русские подвержены тотальной шпиономании, побуждающей их ревностно оберегать самые невинные сведения, которые нетрудно почерпнуть из открытых источников, даже из прессы. К любому незнакомому человеку, особенно в военный период, относятся с овчарочьей подозрительностью. Но если уж казенный человек тебя признал за своего, все шлагбаумы, или, выражаясь по-туземному, рогатки поднимаются, инструкции и запреты идут к черту.
Взять хоть эту гостиницу. К каждому приезжающему отношение сверхбдительное: извольте документы на прописку, да по какой надобности изволили прибыть, да нельзя ли получить телеграфное подтверждение от командирующей инстанции. Военный порт, неприступная крепость! Горничная баба Катя в первую же отлучку обшарила весь багаж, аж носовые платки перебрала (это Зепп установил по приставшему к батисту длинному полуседому волосу). То ли тетка в морской контрразведке подрабатывает, то ли просто энтузиастка — под предлогом патриотической бдительности удовлетворяет женское любопытство. И что же? Довольно было угостить пожилую фрау чаем, выслушать рассказ о нелегкой женской доле, самому посетовать на горькую судьбину вдовца с шестью крошками на руках (имелись и фотокарточки крошек, а как же) — и сделалась Катюша верной союзницей. Стала называть «сынком», все секреты выложила — и про полового Мишку, который филер, и про обязательную «лепортацию» о каждом постояльце. А всё потому что Зепп стал для нее свой.
Своим в России можно всё, правила написаны для чужих. Поэтому и законы здесь не более чем условность, удобная для сильных и досадная для слабых. Недаром сакральный лозунг русских — «жить по правде». Но правда-то у каждого своя. Это право, то бишь закон, для всех общий, а общее — оно заведомо не свое.
Именно здесь, на стыке общего и своего, казенного и личного, угадывалась замочная скважина. Только Зепп никак не мог нащупать ее отмычкой.
Снова и снова вчитывался он в досье всех ключевых фигурантов: командиров, старших офицеров, артиллеристов, служивших на обоих линкорах.
Агентура потрудилась добросовестно, ничего не скажешь. Собрала исчерпывающую информацию — карьера и биография, характер и привычки, пристрастия и грешки, семейные и любовные связи.
Эх, если б можно было подключить женский фактор! Насколько проще и удобнее работать с существом противоположного пола! По личной статистике Теофельса, 80 % удачных операций из его послужного списка были проведены с помощью нежных, влюбчивых, легкомысленных созданий, которые в пальцах умелого скульптора становятся податливей самой мягкой глины.
Разумеется, умной разведчице плести пряжу из мужчины тоже нетрудно. Если б руководителем агентурной сети Рейха был Зепп, он использовал бы женщин на всех ключевых направлениях — ведь обрабатывать-то приходится почти исключительно представителей сильного пола. Это они руководят министерствами, штабами, банками и заводами. Если б в придачу к «Морской группе» в Севастополь прибыл летучий отряд хорошо подготовленных цирцей-далил-юдифей…
Всё равно бы ни черта не вышло, оборвал свои мечтания майор. В данном случае женщину использовать не получится — ни в качестве активной помощницы, ни в качестве «куклы». Военный корабль — особая среда, куда прекрасному полу доступа нет.
И всё же мозг постоянно возвращался к этой теме.
На восьмой день размышлений, поисков и страданий Зепп наконец нащупал кое-что перспективное.
А всё потому, что не удовлетворился одними досье. Бумага — она и есть бумага. Какую-нибудь мелкую и вроде бы несущественную детальку может упустить. Даже если эта деталька, можно сказать, сама бросается в глаза.
Присматривается
Днем в укромном, тенистом уголке Исторического бульвара, куда редко забредают гуляющие, сидела на скамейке молодая особа в широкополой соломенной шляпе, читала книгу, повернув голову так, что с аллеи виднелся лишь милый и чистый профиль.
Отнюдь не напротив, а на отдалении штудировал иллюстрированную газету какой-то бездельник: клетчатые ноги, покачивающийся ботинок с гамашей.
Внимания читатели друг на друга не обращали — дистанция была приличная, шагов в двадцать.
И случился тут небольшой, абсолютно случайный казус.
Шла по бульвару компания из трех моряков: два мичмана и лейтенант. Должно быть, молодые люди только что отобедали — славно, не без винопития. Настроение у них было приподнятое, походка бодрая.
Заметили моряки одинокую барышню — зашептались. Человеку с газетой, однако, их переговоры были хорошо слышны, поскольку совет происходил поблизости от его скамейки.
— Кто идет на абордаж? — спросил пухлый мичман.
Худой мичман ответил:
— По-честному.
Кинули жребий на пальцах. Выиграл лейтенант.
Двое остальных сделали вид, что рассматривают клумбу, победитель же танцующим шагом направился к незнакомке. Приятели поглядывали ему вслед, предвкушающе улыбаясь.
Заметила маневр лейтенанта и девушка. Головы она не повернула, но по застывшей позе было ясно, что читательница насторожилась.
Офицер, грациозно наклонившись, сорвал хризантему, остановился у скамьи.
— Знаю, всё знаю, — сказал он покаянно. — Знакомиться на улице пошло. Но кто знает, сколько жить осталось. Через неделю ухожу в поход… Вернусь ли? Бог весть…
Девушка уже не читала, скосила на молодого человека глаза. Тот подпустил в голос проникновенности:
— Хоть удостойте взглядом. Будет что вспомнить в смертный час.
На секунду она закрыла глаза. Прикусила губу.
Громко, с вызовом сказала:
— Что ж, вспоминайте!
И повернулась.
Огромное родимое пятно, занимавшее половину лица, было видно издалека. Лейтенант сделал шаг назад. Потом еще один.
Его приятели, в первый миг опешившие, зашлись восторженным хохотом.
— Боба-то наш… Дон Жуан… Ой, не могу… — покатывался худой мичман.
Пухлый мичман вторил ему:
— Иван-царевич и ца…ца…царевна-лягушка…
На глазах у барышни выступили слезы. Она беспомощно оглянулась, словно искала, не найдется ли где-нибудь защитник.
Но господин в клетчатых брюках из-за своей газеты не высунулся, а больше на аллее никого не было.
Девушка вскочила, готовая бежать прочь, однако тут со стороны трамвайной линии в сквер быстро вошел юноша, тоже в морском сюртуке.
— Мика, Мика! — кинулась к нему плачущая девушка.
— Прости, Маша, вахтенный задержал… — начал оправдываться припозднившийся кавалер, но заметил ее слезы, услышал смех весельчаков и сразу догадался, что здесь произошло.
— Господа, это мерзко! — закричал он, ускорив шаг. — Немедленно извинитесь!
